Когда-то Нечто было сонным и ленивым.
Теперь, поев и отдохнув, поспав немного в защитной оболочке, оно наполнилось силой.
Под ундулирующей мембраной, изгибающейся волнообразными складками разгорался свет.
Нечто размышляло.
Планета оказалась вкусной, но скудной. Нечто ещё ощущало голод. Высшие существа, населявшие эту землю, похоже, не имели не малейшего представления о гармоничном существовании. Они тратили энергию бесполезно и беспечно, а большинство из них истощило ресурсы собственных тел ещё до того, как Нечто явилось из глубин космоса и забрало жалкие остатки. От этого почти никто из них не сопротивлялся небесному гостю.
От этого они жили так кратко. Так слепо, не ведая, как умирают и рождаются звёзды.
Нечто это веселило. Оно жило и путешествовало только затем, чтобы себя развлекать.
Нечто размышляло. Оно любило размышлять во время отдыха, полёживая на огромной горе.
Низшие существа, преимущественно населявшие океаны и почву на этой планете, экономили энергию гораздо разумнее.
Но вот в чём загвоздка – при этом они были не разумны, и с ними не интересно было играть. Они подчинялись инстинктам.
Высшие же – обладали волей. Подавлять её – основа любимой игры Нечто.
В этой холодной и пустой вселенной не так-то легко найти интересную игру.
Нечто повезло.
Однако, что-то не давало насладиться процессом полностью. Что-то ограничивало его силы. И хотя всё подчинялось его плану: лиловые мчались навстречу белым, а белые навстречу лиловым – всё же Нечто чувствовало присутствие рядом кого-то могущественного и огромного, позволявшего ему играть.
Сначала Нечто решило, что это Прародительница, от которой он сумел оторваться ещё у созвездия Душистого Эллипса. Она не очень-то любила его игры. Но Прародительница была ещё далеко, а Нечто чувствовал, что кто-то иной защищает эту планету. Кто-то ещё древнее и опаснее Прародительницы.
Потому, Нечто не спешило убивать жителей планеты. Пока, оно их не убьёт. Но оно не откажет себе в удовольствии поиграть и с белыми, и с лиловыми.
Нечто оторвало от своей оболочки шарик слизи, заполненный энергией, и направил далеко на север. Нечто напиталось, хоть и не полностью. Теперь, чтобы играть, оно может делиться.
Фигурки Посредников, собравшихся на лётном поле глядели в небо. Лиловый шар приближался, как небольшой дирижабль, или облако. Зависнув над ними, он неожиданно лопнул, источая яркие лучи.
Тела посредников корёжились и извивались в этих лучах. От них валил густой пар.
Когда они поднялись с мокрой земли, в них уже было мало человеческого. Большими прыжками, напоминая дикую саранчу, они пересекли лётное поле и покинули черту города.
Лиловые отправились на встречу с белыми. И что с того, что белые об этой встрече не подозревали?
Отец Ануфрий проснулся на мокрых простынях и застонал от боли.
Астроном, поднёс к его лицу керосиновую лампу и положил руку на лоб. У монаха был сильный жар. Он бредил. Но Галилей мог разобрать только два слова, которые повторялись и повторялись: «Они идут! Они идут!».
Бэлла вздрогнула и передёрнула плечами, сидя за рулём в душном салоне внедорожника.
Однообразно серая полоска дороги с сугробами по краям, и вдруг перед внутренним взором выплывает лицо: плешивый мужчинка с серебряной фиксой. Мерзостная улыбочка. Лиловые глаза.
Вот мужчинка отталкивается от земли всеми четырьмя конечностями и летит, летит на заснеженными соснами. А за ним его други, такие же лиловоглазые.
Бэлла тряхнула головой и морок исчез. Снова полоса дороги. Снежная крупа за окном сменилась мелким дождиком. Укрытые снегом ели – голыми берёзками.
– Спальчик? – пробормотала Бэлла. – Почему он? Почему сейчас?
Она облизала мгновенно пересохшие губы. Провела ладонями по лицу и сделал то, чего никак от себя не ожидала – помолилась.
«Господи, пускай это будет только глупый образ, бред уставшего мозга… Не говори мне, что Куницын выжил».